Читать книгу "Долголетие в подарок. Записки геронтолога - Валерий Новоселов"

Есть хронические любители снимать свою еду. Но не стоит она того. Жизнь не стоит менять на селфи. Даже своей еды.

Я шёл по джунглям Коста-Рики, запах, влажность, единение с природой. Но рядом шел британец, который, когда узнал, что я русский, стал почему-то периодически кричать слово votka. Больной, наверное. Кто же на жаре пьет, болезный.

Об очень молодых популяризаторах науки. Глисты такого писательства сегодня поражают многих сразу после детского сада. Это мода такая пошла — вот закончу школу, не буду учиться и буду популяризатором. Таких людей даже читают и слушают. Но фактор возраста, в большинстве случаев, все-таки очень важен. Может быть, они бы пожили и поняли, что им нечего сказать?

Довлатов писал про свое путешествие по жизни. Это главное отличие его книг от внутримкадовской жизни, когда писателю «от стола» приходится измышлять тексты.

Мы встали и в десять луженных и служивых глоток прокричали «ура» нашему нерусскому капитану корабля на речке Янцзы. И дело вроде было не России, а чёрте где, но кто их знает, этих чокнутых на весь мозг русских, они уже кричат боевой клич. Что-то надо делать, — подумали эти крепкие американцы за соседним столом. Тут они просто встали и молча подошли с каждым из нас чокнуться. Это правильное решение. Союзники все-таки. Лучше выпить за Победу.

На смерть Шона Коннери. Уходить надо быстро, — подумал Харон. — Хорошее имя Шон, такое, наверное, и должно быть у мужчины. Не только настоящего, а просто у мужчины. Тем более, у настоящего.

Стёб — это та грань, когда сажать еще рано, а выдергивать уже поздно, — сказал дед репке.

Люди разводятся, это бывает. Даже с царями и президентами. Но некоторые из них этого не понимают.

Особенность наших чиновников говорить так, что их мало кто понимает. Действительно, да и зачем им? Да и ответы они пишут каким-то странным языком. Так и хочется спросить, а вы, господа, действительно учились в школе? Да, я знаю, что он часто уже кандидат или доктор наук. Но я про школу, причем самую обычную. Или вас прислали из другой страны, где не говорят по — русски?

А вы не заметили, что чаще бывает так, что мы чиновника спрашиваем об одном, а нам отвечают на вопрос, который мы не задавали? Может чиновник думает, что вы не умеете читать?

Когда фрицев в наших военных фильмах показывают с некой легкой придурью, то это веселит и бодрит часть нашего народа. Веселит тут надо бы говорить веселее, но не получается. Веселье тут слишком грустное.

В этот раз я был один с тундрой. Дело было в начале августа 1986 года. Я тогда студент первого меда, случайно прорвавшийся на заработки с геологами, шел уже три часа вдоль мелкой речки, коих на северном Таймыре в районе между рекой Пясиной и озером Таймыр просто не счесть. Было светло. Я не помню даже это была полярная ночь или почти такой же день. В воде отражались облака, иногда зеркало воды с цветущей тундрой давал светло-фиолетовые цвета. Когда я пошел назад, я увидел, что за мной долго шел полярный волк. Его отпечатки огромной лапы были четко на следах моих болотников. Жизнь, которая нас не убивает, удивляет и заставляет задуматься о времени, которое тебе почему-то подарили.

В галактике должен быть закон — как только кто-то захочет назначить себя прокуратором на третий срок, лазерный луч автоматически аннигилирует его желание. Вместе с желающим.

Тропа оказалась трудной и извилистой. Перед выходом на нее Жизнь выдала мальчику мундир любви к Родине. Затем Жизнь и Родина в один голос сказали — только вперед.

Сегодня утром весной 2020 переходил с собаками вброд речку. Вспомнил случай из своей жизни. Один раз, я и два геолога, вернее, так — два геолога и я, вечный скиталец по планете, попали в Северное Забайкалье. Это был весь состав нашей экспедиции, поэтому груза было много — вернее очень-очень много на одну тушку верблюда. Это я про себя, тогда молодого врача-аспиранта. И вот однажды вечером, заскучавшие геологи решили не передвинуться ли нам к еще одной только им известной точке. Собрались и пошли почти в ночь. И тут начался дождь, и форсирование горной речки в темноте с кучей груза на страховке даже у меня вызывало желание повернуть назад. Но там сзади уже было не лучше.

Поймала как-то баба Яга депутата. Сажает Ивана на лопату и собирается его айнц секунд в топку вечности запихнуть. А Иван ей с лопаты и говорит:

— Давайте, женщина, про жизнь поговорим. Министром не хотите ли стать? Матом, говорите, ругаетесь? Это ничего! Пьете много? А кто сейчас не пьет по нашей то жизни! Сидели? А с кем не бывает! Мозгов, говорите, честно нет? А вот это, наоборот, только большой плюс!

О лечении мочой. Мозгов нет… но вы мочитесь!

— Ты забавный, — сказала Жизнь.

— Ты тоже ничего, — сказал мальчик, одевая мундир, который ему выдала эта Жизнь.

Ты уже стар, — сказала Жизнь, — ты мне больше не нужен, седой мальчик. Выбирай — инсульт, инфаркт? Вот хороший вариант — Альцгеймер. Хочешь быстро? Тогда переход на красный свет. Ты скажешь, а душа. А что мне твоя душа, посмотри вон, сколько их у меня.

За железным занавесом люди становились только железными дровосеками. Страна такая была. Я сам такой.

Социалистический мир, который был сформирован за железным занавесом, весь был нацелен на будущее. Оно, конечно, всегда было светлым. Поэтому этот мир не любил смотреть назад, в темноту. Это не плохо и не хорошо. Он просто был таким — ведь скоро должна была быть конечная остановка.

Мы все родились не тогда и не там, и может быть даже не на той планете.

Люди не крысы. Они не только не могут жить в клетке долго, а вообще там не живут. Иначе они сами станут крысами.

Мне не нравятся гомеопаты. Но мне не нравятся и перманентные борцы с гомеопатией. Они в этой кипящей борьбе стали похожи друг на друга как близнецы-братья. Кроме того, обе стороны не понимают юмора и это тоже общая черта данных противоборствующих сторон. Юмор слишком тонкая настройка интеллекта, и как гомеопатам, так и самым активным борцам с нею, эта функция просто не доступна.

Юмор — это сложнейшая функция деятельности нашего мозга, когда человек особым образом формирует эмоциональный смысл подаваемой информации, часто между «строчек». Изменение чувства юмора, вернее его тончайших настроек, в том числе и в обществе, также является стигматом, что что-то пошло не так.

Юмор может быть разным. Высоким и низким, мягким и жестким. Добрым и не очень, солдатским и дамским. Он может быть даже профессиональным. Может нести национальные признаки, например английский юмор. Уверен, что есть китайский и гавайский. Юмор может быть агрессивным и спокойным. Холодным и теплым. Он не может, наверное, быть только тупым. Хотя некоторые умудряются тупить так, что думаешь, а это тоже юмор что ли?

— Домовенок, а ты где?

— Леший, я теперь не домовой, я хакер.

— Шахер-махер-нахер.

— Ты чего сказал?

— А ты чего подумал?